Реховский Павел Фёдорович: из истории семьи

На память потомкам

Больше 70 лет живёт в нашем городе удивительный человек Павел Фёдорович Реховский. Человек, наделённый незаурядным талантом бескорыстного служения любимому делу и городу, с которым связала его не всегда милосердная судьба. А иначе чем объяснить то, что уже много лет буквально по крупицам собирает он историю города, не пропуская ни одного мало-мальски значительного события. Как ему это удаётся, одному Богу ведомо, ведь такое собирательство - это титанический труд. Большой интерес у читателей вызвала публикуемая в нашей газете его «Летопись города», хотя в ней содержатся лишь малые выдержки из той большой работы, которая, как надеется автор, когда-нибудь будет издана отдельной книгой и станет подспорьем юным калтанцам в познании прошлого малой родины.

С необыкновенной любовью и уважением к предкам написана Павлом Фёдоровичем и история его семьи, которую он восстановил с периода жизни прадеда. Она интересна не только как семейная хроника – в ней как в капле воды отразились многие события ушедшей эпохи.

Итак, как семья Реховских поселилась в Калтане ...

Мой прадед Феноген крестьянствовал в селе Яблонец Тамбовской губернии. Он знаменит уже тем, что прожил 110 лет и ни разу не болел.

В 1900 году с тремя сыновьями – Никитой, Василием и Петром – он приехал крестьянствовать в село Уксунай Тогульского уезда Алтайского края. Земля здесь была плодородная, чернозёмная, и наделы были значительнее, чем в центральной России. Братья построили рядом дома и помогали друг другу в работе – Феноген жил со старшим сыном Никитой. Однажды он сказал соседке Константиновне: «Я сегодня умру». И предчувствие не обмануло. Входя в дом, он запнулся за порог, упал и умер. Лёгкая была смерть, видно, очень праведный был человек.

Младший из братьев, Пётр, 1880 года рождения, был самым проворным и оборотистым. Женившись в 18 лет, приехал он в Сибирь с молодой женой, моей бабушкой Анной Дмитриевной, которая до свадьбы поживала в той же Тамбовской губернии, в соседней деревне.

У моего деда Петра Феногеновича было пять дочерей и два сына – Фёдор и Василий. Старший сын Фёдор – мой отец, 1908 года рождения.

Хозяйство у семьи Реховских было справным. Земельный надел давался на каждого члена семьи мужского и женского пола, а семья состояла из девяти человек. Кроме того, дед Пётр Феногенович прикупал землю у тех, кто свой пай отказывался обрабатывать.

В хозяйстве было семь лошадей и три дойные коровы. А сколько было поросят, овец, кур, другой мелкой живности, никто не считал – корма хватало на всех. Имелась конная сенокосилка, конная молотилка, своя кузница, хотя лошадей сами не ковали. Были все необходимые постройки: овин, амбары, конюшня, коровник, баня.

Рабочий день начинался обычно в 5 часов утра, как только светало. К этому времени женщины готовят завтрак, а мужчины ещё до завтрака начинали работать: управлялись со скотиной, подготавливали снаряжение. Отец мой, по словам матери, бывало, до завтрака успевал вспахать 2-3 загона на ближней пашне. Очень сожалею, что я был слишком мал и не мог видеть своих предков в крестьянской работе. Мне запомнилось лишь несколько эпизодов, связанных с дедом, когда мы жили в Шушталепе. Помню, как дед точил пилу. Для разогрева зубьев он насаживал на них горячие, сваренные в мундире картофелины и потом, сняв их, начинал разводить зубья – видимо, нагретые, они лучше гнулись.

Запомнилось мне, как дед подшивал валенки. Сучил он дратву из напряденного льна толщиной в 6-7 ниток, наматывая на согнутую в локте руку. После этого оба конца у дратвы он истончал, вплетал в концы свиную щетину и, когда прокалывал дырку на валенке, продевал в неё щетинки с обеих сторон и протягивал дратву. Позднее я научился у сапожников протягивать дратву с помощью крючка, и с тех пор подшиваю обувь этим более прогрессивным способом. Трудолюбие и крестьянскую сноровку, любовь к земледельческим работам я сохраню на всю жизнь – занимался огородничеством, садоводством и сейчас продолжаю работать на участке.

По мере того, как подрастают сыновья, набирают силу, семья и земля могла поднять больше, и больше скота содержать. Крепкая крестьянская семья обходилась без наёмной рабочей силы собственным трудом обеспечивала достаток. Работой замордованы не были – работа была естественным состоянием, составной частью жизни.

Демократические писатели 19 века изображали крестьянскую жизнь в чёрных тонах: беспросветная нужда, голодная жизнь, развалившаяся избёнка, захудалая лошадёнка, тощая коровёнка и т.д. Тяжело ли было семье Реховских выполнять крестьянские обязанности? Конечно, уставали, более того, часто валились с ног от усталости, но усталость эта не угнетала, ибо труд был результативным.

В церковные праздники обычно не работали – ходили в церковь, гуляли, веселились. Отдыхали в ненастные дни, а зимой тем более было время для отдыха.

Перед постом дед обыкновенно снаряжал один-два воза пшеницы на базар, а оттуда привозил целый воз рыбы, бочонок мёда, сахар, каждому члену семьи – подарки: одному сапоги, другому шапку, женщинам шали, платки, ситец, обувь и т. д. Так что поездки деда на базар для всех были праздником.

В крестьянской семье Реховских не курили и не сквернословили, не смешили людей, напившись в праздники. И не только потому, что это противоречило христианскому учению, а они были истинными христианами, а главным образом потому, что они высоко чтили и держали честь своей фамилии. Курить, сквернословить, пьянствовать считалось неприличным, и не только дед, но и оба его сына Фёдор и Василий свято блюли традиции своей фамилии.

Накануне коллективизации Реховские срубили себе новый дом в Уксунае, но пожить в нём не удалось. В колхоз Пётр Феногенович не пошёл. Ему пригрозили высылкой в Нарым. Не желая быть высланным, ранней весной 1930 года на двух санях, с женой, тремя дочерьми и младшим сыном Василием он уехал в с. Шушталеп Горно-Шорского района Новосибирской области. Они построили из старого сарая избу для временного проживания, чтобы переждать лихое время, и дед, бабушка и сын Василий устроились работать на строительство железной дороги, которая подходила в то время к Калтану. На своих лошадях они отсыпали дамбу и полотно железной дороги в районе Калтана. Потом лошадей у них украли. После того дед работал на строительстве шушталепского лесозавода.

После отъезда деда в Уксунае остались мой отец с матерью и я в годовалом возрасте. Отец не смог поднять всё хозяйство - это ему было не под силу. И с усиленным налогообложением справиться он не смог, дважды по требованию властей осенью 1930 года он вывозил на сдачу хлеб, но когда ему принесли налогообложение в третий раз – сдавать было нечего, зерна не было. Отца арестовали, судили и посадили на год в тюрьму. Дом, вся живность и весь инвентарь были конфискованы. Ещё до конфискации дома и имущества произошёл следующий случай. Дров у Реховских было запасено на десять лет вперёд, пришла соседка: «Отдай мне дрова, тебя все равно убьют». «Убьют, тогда заберёшь, – ­ответил отец. – Пока я ещё живой».

Матери после ареста отца предложили освободить дом, корова и лошадь были конфискованы, и ей разрешили взять из дома лишь то, что сможет унести в узелке. Кроме того, ей нужно было нести на руках и малолетнего сына – меня. Матери ничего не оставалось делать, как ехать в Шушталеп к свёкру.

Отец пробыл в тюрьме год. Когда он вернулся в Уксунай, ему заявили, что дом и всё имущество отписаны колхозу. Собирая в пути милостыню, он пешком пришел в Шушталеп. Дальнейшая судьба его была трагичной. Вскоре он был мобилизован в трудовую армию и три года проработал на шахтах Прокопьевска. Зарплату ему не платили, и он заработал лишь значок «Ударник труда». Потом вместе с дедом они плотничали, строили здание Шушталепской средней школы, в которой мне довелось впоследствии окончить десятилетку.

Отец мало времени жил вместе с моей матерью, ни они породили на свет пятеро сыновей, из которых в живых остался лишь я один – видимо, для продолжения рода. Помню, после смерти брата Александра, последовавшей за арестом отца, одна соседка сказала: «А ты, Устиновна, счастливая, Бог у тебя прибрал малютку». Мать ничего не сказала ей в ответ – какое уж тут счастье!

В 1937 году деда арестовали раньше, чем моего отца. Отца трижды вызывали в сельсовет для ареста, два раза его отпускали, так как у него была хорошая характеристика из трудармии. Но в третий раз, в декабре 37-го, он был арестован по сфабрикованному, якобы монархическому, заговору, и через семь дней после ареста расстрелян. Где? Возможно, в Новокузнецкой тюрьме или в Мысках, где также производились расстрелы.

Матери сообщили, что ему присудили 10 лет без права переписки, и она долгие годы ждала отца и так и не вышла вторично замуж, хотя ко времени ареста отца ей было всего 27 лет. А отец мой прожил 29 лет.

В 1937 году расстреляны и мой дед Пётр Феногенович, и его младший сын Василий, который жил в Новокузнецке.

В 50-x годах мой дед и его сыновья были посмертно реабилитированы.

Снимки из семейного архива П. Ф. Реховского.

(Калтанский вестник, 21 июля 2006)