У всех была одна цель: Нехорошева Мария Петровна

Воспоминания о работе на угольных предприятиях города в годы Великой Отечественной войны Марии Петровны Нехорошевой относятся к 1986 году. Она родилась в 1913 году, в шахте трудилась с ноября 1941 года навальщицей, люкогрузчицей, мотористкой.

- Я проработала всю войну, было тяжело, сильно уставала, но было как-то весело от работы, не знаю, откуда и сила бралась. Пришли к шурфу, горный мастер говорит: «Давайте спускаться». А мне страшно, сердце замирает. Те женщины, которые уже работали, были смелее, а мне страшно, даже слёзы на глазах выступили. А потом идёшь, как к себе домой. Настроение было весёлое, даже песни пели, хоть и хлеба было мало. Сначала пришлось работать под люком, а потом работала в лаве навальщицей – лопата в руках «горела». В первые дни меня послали доставлять в лаву стойки. Лава была крутая, участок №13. Она стала давать посадку, стойки затрещали, и я бросила стойку. Спускается горный мастер, видит – я сижу, рассмеялся и говорит: «Нет, видно не получится из тебя, Нехорошева, ничего». А потом, когда освоилась, работа у меня кипела, даже лучшей «шахтёркой» стала.

Было тяжело первое время, пока не привыкла. А потом втянулась, обвыкла, и работала, ни на что не смотрела. Первое время вагоны толкали спиной, а потом лебёдки поставили, тогда я уже одна управлялась. Приду на наряд, начальник участка и горный мастер давали наряд забойщикам, а мы к ним прикреплены. Лавы были низкие, всю смену – на коленках. Работая, думали только о том, чтобы война поскорее закончилась. В войну мы ни от какой работы не увиливали. За прогулы наказывали. Моя золовка за прогулы отсидела четыре месяца в тюрьме в Новокузнецке. У меня с 1931 года никогда не было прогулов, никто не скажет, что я плохо работала.

В лаве был качающий привод, под люком – лебёдка, бурили электрическим сверлом, уголь возили электровозы. На участке №21 испытывали врубмашины, но что-то не получилось, и машины отправили назад. В шахту спускались и по стволу, и по шурфам. Первый раз я в шахту спускалась по шурфу возле шахты №9. Так ещё опускали в шахту лесогоны лес.

Лавы были длинные, часто уголь забивал завал, поэтому сначала чистили забой, а потом – завал. Жила я на квартире, 11 лет жила по чужим углам. Много хватила горя. За квартиру платила 5 рублей, и дрова нужно было приносить свои. Если дров не принесёшь, то хозяйка не даст свои, чтобы приготовить поесть. Сеяла гречиху, потом просо. Для того, чтобы их посеять, нужно было отработать выходной день в колхозе. Сначала хлеб на карточку давали 800 г, а потом 1200 г, давали и сало. Мы работали один месяц в ночь, второй – с утра. На работу поднимали гудком. С утра гудок – в 5-30 часов, а в ночную смену – в 9-30. Выходные дни бывали очень редко.

После работы шла в магазин, получала хлеб – и домой. Поешь и ложишься спать. Вещей почти не было, так как жила на квартире, не занималась никакой домашней работой. В клубы, в кино я не ходила, времени не было. Перед нарядом на работу были лекции о положении на фронте.

Забойщики были в возрасте от 30 лет и старше, слесари – помоложе. Девчонки, которые со мной работали, были молодые – от 18 до 30 лет, много было курских девчат. Помню, первый раз пришли эти девчонки в чистой рабочей одежде, одеваются в мойке, как белые лебёдушки, молодые, красивые, а вышли из шахты грязные. Я смеялась над ними, не плачьте, мол, привыкните, да ещё и замуж выйдете.

Были рабочие разных национальностей: русские, украинцы, татары и другие.

Помню, запальщик у нас был из Донбасса, три девчонки из Ленинграда.

Чем лучше трудится человек, тем он становится чище и сознательнее, тем дружнее становится коллектив, когда у всех одна цель и одинаковое отношение к своим обязанностям.

Материал предоставлен Архивным управлением

(Время и жизнь, 8 сентября 2017)